Тут собрались далеко не все его женщины, в его жизни было много других, включая негритянок, которым он понаделал детей.
И он бросил всех, всех без исключения. Он от всех ушел. Вся его жизнь состояла из уходов, и вот теперь настал черед последнего, который плохо удался и чуть было совсем не сорвался.
Когда приехала последняя машина, на тротуаре оставались еще трое, не споривших, кому садиться первому.
Консьержка пропустила толстую мадемуазель Бланш вперед, потом собиралась залезть сама, но передумала и сказала старичку, уже приготовившемуся так и остаться на улице:
— Теперь вы.
Он, должно быть, ждал этого приглашения, потому что был свежевыбрит, надел все чистое и даже повязал вокруг шеи какую-то черную тряпку на манер галстука.
Семья Сардо и аккордеонист ехали во второй машине.
А в этой, последней, каждый стеснялся поудобнее сесть на подушках. Мадемуазель Бланш больше не плакала.
— Надо же такое, он жил совсем рядом, а я и не знала, — вздохнула она. — Мы могли бы встретиться на улице. Правда, он бы меня не узнал, да и не захотел бы узнать, наверное…
Мадам Жанна понимающе взглянула на Профессора. В конце концов, хоть они и были последними в процессии, но только их одних, по-видимому, сам Буве хотел бы видеть на своих похоронах.
От них он не убегал. Он сам пришел к ним. Он выбрал их.
Глаза бродяги блестели еще больше, чем у консьержки; он-то хорошо знал, какой малости не хватило месье Буве, чтобы сбежать и на этот раз и присоединиться к нему на улице Мобер и на набережных.
Он был последним звеном цепи. Ехавшие впереди, которых уже не было видно, были людьми из прошлого, почти забытого времени и только по бумажкам имели отношение к покойному.
Чувствовала ли это мадемуазель Бланш? Понимала ли, что занимает место, ей не принадлежащее, что ей тоже лучше было бы ехать в машинах с пассажирами из далекого прошлого?
Слезы подступили к ее глазам, опущенная голова с бледным лицом тряслась на ухабах дороги. Великодушный Профессор сказал ей с доброй улыбкой:
— Уж я-то его знал, это точно! Уверен, он бы хотел, чтобы вы ехали с нами.
Мадам Жанна поколебалась только секунду, вытащила из сумочки носовой платок, ибо не могла видеть ничьих слез, чтобы не заплакать самой, и пробормотала глухо:
— Я тоже уверена.
Их обогнал и отрезал от кортежа какой-то красный грузовик, и почти до самого кладбища, где в часовне должна была состояться церемония отпевания, последняя машина ехала отдельно, словно участвовала в других похоронах.